Постсоветский период историографии российского революционного терроризма
Конец XX столетия, как и его начало, ознаменовался волной террористических актов. Историческая наука не могла не отреагировать на этот вызов.
Первоначально большое влияние на развитие историографии российского революционного терроризма оказывали тенденции политической декоммунизации. С позиций теории правого государства критиковал практику внедрения провокаторов в террористические организации Ф.М. Лурье. «Провокация, - писал он, - одна из самых темных сторон природы живых существ. Провокация не просто темная, но зловещая сила. Еще страшнее, когда в провокации участвуют не частные лица, а крупные чиновники, ведомства, учреждения, превращающие провокацию в инструмент своей деятельности, вводя ее в сферу политики. Правительства использование провокации всегда тщательно скрывают от непосвященных; если же не удается избежать огласки, пытаются объяснить ее благими намерениями. Но даже самые соблазнительные светлые цели не могут оправдать грязных средств для их достижения».
Провокаторство, по оценке Ф.М. Лурье, коррелировалось с отсутствием общественного правосознания широких масс населения в Российской Империи. Уничижительные характеристики дает он фигурам самих провокаторов. «Все, что касается Азефа, - писал, к примеру, Ф.М. Лурье в отношении самого известного агента полиции, - потрясает глубиной падения человеческого духа. Кровь, предательство, безграничный цинизм, грязные деньги, липкая ложь образовали сплошную зыбкую трясину, в которой погребены жизни сотен людей. Единственный случай в истории русского освободительного движения, когда одно и то же лицо в течение нескольких лет одновременно занимало самое высокое положение в революционной партии и Департаменте полиции, к голосу которого внимательно прислушивались руководители политического сыска империи и лидеры революционной партии, когда одно и то же лицо одновременно руководило убийствами крупных царских администраторов и выдавало полиции членов революционной партии. Азеф использовал худшие приемы борьбы политического сыска с революционерами, в нем произошло ядовитое "кровосмешение" этих противоборствующих проявлений человеческой деятельности, самое его существо источало погибель». О каких то сентенциях в отношении героизма сотрудников Департамента полиции, ежедневно рисковавших жизнью, выполняя свой долг перед государством, не могло быть и речи.
Советская историографическая традиция интерпретации народовольческого террора была в постсоветские годы применена в ряде публикаций при объяснении тактики революционных партий начала XX в. Ф.М. Лурье полагал, что эсеровский красный террор был вызван к жизни террором государственным. Если бы существовали демократические институты власти, то революционный терроризм был бы невозможен, ибо он являлся следствием безысходности, отсутствия альтернативы самодержавию. «Была ли в этом вина властей? - спрашивал Ф.М. Лурье. - Бесспорно. Вместо того, чтобы разрешить студентам устраивать кассы взаимопомощи, библиотеки и клубы, где без опасений репрессий можно было бы обсуждать любые политические и экономические проблемы, правительство запретило все, что могло способствовать развитию в молодых людях истинного патриотизма, умения самостоятельно мыслить и анализировать. ............
