Цензоры и порнография в России сто лет назад
    Бенжамен Гишар
    В начале XX века общей чертой европейских стран можно считать особое пристрастие к эротике и порнографии. Против засилья сексуального вопроса в публичных дискуссиях выступали представители различных общественных институций и религиозных конфессий, политические деятели, публицисты самого разного толка. В 1910 году в Париже французским сенатором Р. Беранже был проведен Международный конгресс по борьбе с порнографией. В ходе этого конгресса многие европейские правительства приняли международное соглашение, которое должно было координировать действия соответствующих ассоциаций в борьбе против распространения непристойных изданий. Однако вопреки обещаниям международного сотрудничества и мобилизации представителей государственной власти, текст соглашения был обречен на неэффективность, так как еще в ходе подготовительных работ делегаты отказались дать общее определение термину "порнография".
    Споры по поводу репрезентации сексуальности, волновавшие Россию, в частности, в 1905-1917 годах, вписываются, таким образом, в общеевропейский контекст публичных дискуссий о необходимости контролировать распространение порнографической литературы во имя здоровья нацииi[1]. Но эти споры о порнографии в разных странах отвечали различным политическим и социальным концепциям и следовали различной логике, о чем умалчивали участники международной конвенции 1910 года, обходя стороной проблему точной дефиниции правонарушения. Публицист А. Изгоев, комментируя увеличение случаев нарушения добрых нравов в печати, уже в 1908 году с иронией замечает: "Если какой-нибудь иностранец посмотрел бы те повести и рассказы, которые признаны "порнографическими" [...] он пришел бы в удивление: [...] вы преследуете сравнительно невинные рассказы о том, как племянник изнасиловал тетку, женщина - мужчину, гимназист - гимназистку, в то время как у вас совершенно спокойно существуют и даже процветают специальные издательства, открыто поставившие целью распространение порнографии под видом научных, художественных, медицинских книг и т.д."ii[2]. Различия между законодательствами европейских стран в области порнографии состояли не столько в юридическом и уголовном определении "порнографии", сколько в способах применения этого понятия в конкретных случаях.
    Наподобие 1001-й статье российского уголовного уложения 1881 года, осуждавшей всякого, кто "будет тайно от цензуры печатать и распространять [...] сочинения, имеющие целью развращение нравов, или явно противные нравственности и благопристойности, или клонящиеся к сему соблазнительные изображения", различные тексты, использовавшиеся в Европе, при описании преступления делали упор на безнравственность текстов, их публичное распространение и намеренность нарушенияiii[3]. Можно отметить и различие в том, какая именно власть была призвана судить о непристойности публикации. После 1905 года, когда карательная цензура пришла на смену предварительной, действовавшей до этого, определение того, что есть порнография, в России превратилось в сложную процедуру с непредсказуемым исходом. В этой процедуре принимали участие государственный аппарат, с одной стороны, и общественное мнение, с другой. Это взаимодействие делает необыкновенно сложным понимание логики борьбы с порнографией. ............