Мы переживаем эпоху, в которую политика все более смешивается с грязью. Это надо продумать и из этого надо сделать выводы. Всякое революционное движение нуждается в денежных средствах. Чем настойчивее, чем нетерпеливее, и чем беднее революционер, тем острее становится для него вопрос о добывании денег любыми путями и средствами; чем решительнее он "отвергает капитализм" и чем больше он, в качестве социалиста или коммуниста, "презирает частную собственность", тем ближе он подходит к уголовному правонарушению. Это предвидел Достоевский, у которого Петр Верховенский прямо говорит: "Я ведь мошенник, а не социалист". Это предвидел Лесков (в "Соборянах"): "Мошенники ведь всегда заключают своею узурпацией все сумятицы, в которые им небезвыгодно вмешаться". Это предвидел граф А.К. Толстой и другие. Но предотвратить этого развития в России не удалось. Еще Бакунин, мечтая о русской революции, возлагал свои надежды на русский преступный мир. Уже в первую русскую революцию (1905-1906) некоторые революционные партии перешли к "экспроприациям", т. е. к ограблениям с убийством и к прижизненным и посмертным вымогательствам (смерть Саввы Морозова). В страшные годы 1917-1920 смешалось все. Люди грабили и уверяли, что они "грабят награбленное". Интеллигентные революционеры присваивали себе чужие дома, чужие квартиры, чужую мебель, чужие библиотеки - и нисколько не стыдились этого. Крестьяне грабили помещичьи усадьбы; революционные матросы - офицеров и городских "буржуев"; чекисты - арестованных; безбожники - храмы; солдаты - военные склады. Революция стала грабежом, следуя прямому указанию Ленина. В марте 1917 года Временное правительство амнистировало уголовных, считая их, по-видимому, нелегальными борцами против имущественной несправедливости, которые совершали свои уголовные деяния якобы вследствие отсутствия в стране свободы и равенства и якобы жаждали морального возрождения (см. в воспоминаниях заведующего всем розыскным делом Империи А.Ф. Кошко "Очерки уголовного мира Царской России", с. 214). В то время петербургская дактилоскопическая коллекция с фотографиями преступников и подозрительных лиц достигала двух миллионов снимков. И вот преступный мир покинул тюрьмы, освобождая их для "контрреволюционеров" - и привычные жители тюрем влились в революцию. Уголовные, принимавшие коммунистическую программу, быстро и легко врастали в партию и, особенно в Чеку; уголовные, желавшие грабить самовольно, вне революционной дисциплины, арестовывались и расстреливались. В 1920 году лицо, близкое к профессиональному уголовному розыску, отмечало: "Все нынешние преступники - новички, дилетанты; они грешат с голоду, ни скрыть, ни "завязаться", "смыть кровь" не умеют; а профессионалы-рецидивисты, тюремщики - или в партии, или перебиты ею за самовольство". Характерным является пример "героя - революционера" Григория Котовского. Если в воспоминаниях ветеранов Октября он предстает могучим титаном - "косая сажень в плечах", то полицейская карточка рисует субтильного горбуна ниже среднего роста. В документах архивов истории партии враньё начинается сразу же после имени, отчества и фамилии. Дату рождения он указывал разную - это помогало уклоняться от армии. В конце - концов, ему удалось омолодить себя на семь лет. В анкетах герой пишет о беспросветной бедности детства, но это не соответствовало действительности: хороший заработок отца - квалифицированного рабочего, собственный каменный дом. ............