…Да разве ж об этом расскажешь –

В какие ты годы жила!

Какая безмерная тяжесть

На женские плечи легла!..

(М. Исаковский. “Русской женщине”.1945)

Тема женщины и войны является одной из самых малоисследованных в современной литературе. И это вовсе не случайно: сражения, битвы и  ратные подвиги испокон веку считались уделом мужским. Женщинам предназначалось иное: беречь домашний очаг, поднимать детей, а еще – ждать мужчин, уходивших на войну. Женское начало выступало отождествлялось с самой жизнью, ее простым повседневным течением, миром обычных житейских дел и забот. Образ женщины несет с собой тепло и уют, нежность и покой а, главное, он несет с собой любовь, без которой немыслимо для человека счастье. Именно за любовь и счастье должны сражаться настоящие мужчины,  и именно необходимость защиты дома, женщин и детей способна хотя бы отчасти оправдать войну.

Но “соединение” войны и женщины переворачивает все смыслы, заставляет изменить привычное восприятие реальности. Зло в этом случае вдруг приобретает такой вселенский размах, что кажется, будто в мире  вовсе не было  и нет добра, и что именно жестокость является правдой жизни.  Это ощущение рождается от возникающего вдруг понимания ужаса происходящего, обостренного осознания абсурдности массового убийства, дыхания смерти, которое несет с собой любая война.  Понимание это слишком тяжело для человека, оно испытывает пределы его разума, уводя сознание на самую границу порядка и хаоса, света и тьмы. 

И в этом случае разум словно отказывается признать реальность происходящего:

Я видел девочку убитую,

Цветы стояли у стола.

С глазами навсегда закрытыми,

Казалось, девочка спала.

И сон ее, казалось, тонок,

И вся она напряжена,

Как будто что-то ждал ребенок…

Спроси, чего ждала она?

(И. Уткин “Я видел девочку убитую…”. 1942)

Смерть принимается за сон, но остается чувство противоречивости и недосказанности. За фактом гибели скрывается какая-то очень важная истина, которую пытается и не может уловить автор.

Эта истина – в несовместимости женщины и войны, в несовместимости хрупкости и слепого безрассудного разрушения, слабости  и жестокости, за которыми скрывается столкновение самой жизни и смерти. Поэт находится еще в плену прежних смыслов (не случайно женский образ отождествляется с образом ребенка), но уже  предчувствует нечто очень важное, что может открыться человеку при столкновении со страшным фактом – гибелью женщины на войне. Это напряженное предчувствие переносится на образ погибшей девочки, которая, словно ждет ответа-объяснения  у оставшихся в живых.

 Если гибель солдата – это подвиг во имя жизни, то гибель женщины – это гибель самой жизни.  Само присутствие женщины на войне до предела обнажает контрастность жизни и смерти, и, одновременно, вплотную подводит человека к страшной истине: границы между бытием и небытием оказываются слишком призрачными, почти условными, они могут исчезнуть в любой момент.

Даже столкнувшись со смертью “лицом к лицу”, человек все равно отказывается принять открывшуюся истину:

Мы не ждали посмертной славы, -

Мы хотели со славой жить.

…Почему же в бинтах кровавых

Светлокосый солдат лежит?

(Ю. Друнина “Зинка”. ............