О христианской теме в творчестве А.С. Пушкина Г.Г. Хубулава
    Предвижу, что у большинства людей, для которых пушкинское наследие стало частью жизни, избранная тема может вызвать недоумение. Нам нелегко представить с детства знакомого поэта в русле канонической православной традиции, и виной тому не только бытовавший многие годы и наиболее распространенный атеистический взгляд на его творчество. Сложен, безусловно, сам духовный путь, пройдя который поэт сумел в строке отразить чистоту христианского идеала.
    Необходимо оговориться, упомянув, что великий русский поэт принадлежит светской культуре, но христианский аспект его творческого наследия от этого не теряет, а только прибавляет в цене. Тема христианского начала в пушкинском творчестве важна не как "terra incognita", сама по себе, ибо таковой и не является, и не как "опровержение" недавнего к нему подхода. Христианская тема как доказательство неразрывной связи основ русской культуры и русского духовного начала, и, прежде всего, как пример трудного постижения Истины самым светлым и отзывчивым сердцем - сердцем поэта.
    Свойственная просвещению идея человека как "венца творения" и "самоцели мира" повлияла на углубление наметившегося ранее раскола между многовековой церковной традицией и "просвещенным" образованным "новым поколением". Именно в "сомнительном" девятнадцатом веке, в пушкинскую эпоху в русском народе родилась кощунственная, но весьма характерная для времени пословица: "Церковь близко - да идти склизко, кабак далеко - да идти легко".
    В этой атмосфере и складывалось первоначальное миропонимание молодого поэта, несомненно, окрылённого близкими юности идеями "царства разума" и свободы. Позднее нам невозможно представить выросшего в эту же эпоху, его Онегина идущим к Храму. А у лицеиста Пушкина с присущим ему озорством мир христианский впервые получает отражение насмешливое и кривое (совершенно в духе юности и времени) в его "Гаврилиаде". Поэма, в которой, мягко говоря, подвергается сомнению непорочность зачатия Сына Божия, позднее принесла поэту много душевной боли. По признаниям современников, хотя она и "оказалась сколь талантлива столь и кощунственна" [1] (К. Рылеев), Пушкин "многократно отрёкся от неё, даже указав на автора, как на другое лицо" [2] (Вяземский). Вместе с ироническим отрицанием христианской святыни чувственность молодого Пушкина переняла у просвещения ещё один свойственный ему культ - обожествление античности.
    Пожалуй, никто из поэтов, за исключением Пушкина, не сумел так чувственно и зримо передать реальность языческих богов, открывавшихся ему в самых различных воплощениях. Вспомним, например знаменитую пушкинскую "Нереиду":
    Над ясной влагою полубогиня грудь
    Младую, белую как лебедь, воздымала" [3], -
    или "Музу", наградившую юного поэта даром стихосложения:
    Сама из рук моих свирель она брала.
    Тростник был оживлен божественным дыханием
    И сердце наполнял святым очарованьем.
    Тем удивительнее, что, несмотря на, казалось бы, полнейшее отождествление своего самосознания с античными стихиями, Пушкин смог подняться над ними духовно и, в конце концов, отречься от них раз и навсегда.
    Я слышу вновь друзей предательский привет
    На играх Вакха и Киприды,
    Вновь сердцу... ............