Российская этнополитика XVIII-XIX в.: последствия вестернизации
«Мирное сосуществование» имперского и национально-государственного компонентов российской государственной парадигмы становится все более проблематичным начиная с петровских реформ, оказывающихся в данном контексте весьма противоречивым предприятием.
С одной стороны, произведенная в это время тотальная переоценка традиционных российских ценностей (затронувшая элиту — в основном, но не исключительно) и их значительная девальвация по отношению» к западным стандартам входила в противоречие с фундаментальной установкой имперской парадигмы на самоидентификацию в качестве безусловного центра символического пространства. «Субъективно периоды равновесных структур переживаются как эпохи величия ("Москва — третий Рим") и метаструктурно, в самоописаниях культуры, склонны отводить себе центральное место в культурном универсуме Неравновесные, динамические эпохи склонны к заниженным самооценкам, помещают себя в пространстве семиотической и культурной периферии» — так Ю.М.Лотман описывает ситуацию именно XVIII в
С другой стороны, есть все основания полагать, что это перемещение на периферию воспринималось как временное, а петровские реформы были средством восстановления центрального положения России на новом уровне и новых началах (деятельность Петра с этой точки зрения анализировалась В.Л. Цымбурским: «С одной стороны, это пафос сугубо геополитического прорыва к европейской этноцивилизационной платформе. С другой стороны, это столь же демонстративная патетика инструментального "подхвата" отдельных эффективных институтов, культурных форм и высокоценных технологий»). Новая Россия при этом продолжала мыслиться как имперская, что и отразилось в принятии императорского титула в 1721 г, которое, естественно, должно квалифицироваться не столько как отказ от старого именования, сколько как его перевод на более актуальный язык социального взаимодействия.
Анализируя семиотические аспекты деятельности Петра, Ю.М. Лотман и Б.А.Успенский описали ее как «обращение к Риму как к норме и идеалу государственной мощи», причем «во многих идеях, на которых строилась система отношений петровской государственности с Западом, просматривается... концепция " Москва — третий Рим". Референтным для петровской России и самого Петра является и образ Византийской империи В ответной речи после поднесения ему императорского титула звучит «Надеясь на мир, не подлежит ослабевать в воинском деле, дабы с нами не так сталось, как с монархиею греческою» — звучит почти через три века после ее падения как пример актуальный и имеющий прямое отношение к России, в силу генетического родства и сущностного сходства Но в еще большей степени значим образ Рима (римские аллюзии петровской эпохи особенно рельефно видны на иконографическом материале), причем с этим связаны серьезные сдвиги в структуре российской политической культуры «Подлинность Петербурга как нового Рима состоит в том, что святость в нем не главенствует, а подчинена государственности»
Перемены первой половины XVIII в действительно привели к определенному укреплению российской имперской государственности, существенно повысив уровень конкурентоспособности России по сравнению с другими субъектами европейской и мировой политики (за скобки выносится вопрос о цене этих преобразований) В то же время петровская вестернизация, выразившаяся в том числе в пересмотре содержания государственной парадигмы, оказала на нее скорее деструктивное воздействие, нарушив установившийся в XVI—XVII вв баланс имперского и национально-государственного ее компонентов. ............
