Асеев Николай Николаевич
    Г. Лелевич
    Асеев Николай Николаевич [1889-] - совр. русский поэт. В войну 1914-1918 мобилизован. После Октябрьской революции живет во Владивостоке, работает на бирже труда, затем в полулегальной советской газете, печатает там антиинтервенционистские политические фельетоны, в то же время организует литературное общество "Балаганчик", преследующее чисто богемные цели. Вернувшись в Москву, А. стал одним из виднейших поэтов и теоретиков "Лефа" (см.).
    А. дебютировал книжкой стихов в 1914. Вот как А. рисует свой предреволюционный облик: "я, двадцатисемилетний поэт, выученик символистов... я, увлекавшийся переводами Маллармэ, Верлена и Вьеле Гриффена, благоговевший перед Теодором Амедеем Гофманом, восторженно носивший в сердце силу и выдержку горестной судьбы Оскара Уайльда, одним словом, я - рафинированный интеллигент". В первых же книгах А. выступил как типичный декадент-романтик. А. примкнул к группе С. Боброва "Центрифуга", пытавшейся сочетать классическую "чистую" лирику с техническими завоеваниями молодого еще тогда кубо-футуризма.
    Богемный характер творчества молодого А. быть может ярче всего сказался в образах "Океании" (небоночное кафе, полуголая луна, возлежащая на синей покатой софе, дежурящая звезда, подающая устриц) или "Нового утра" (курят ангелы сигары, вчерашняя ночь - старая кокотка). А. презирал трезвенно-меркантильный мир. Ему казалось, что "мир - только страшная морда", он мечтал с любимой "из мира убежать", "чтобы вечно не встречаться ни друзьям, ни домочадцам". Он скорбел, что "жизнь осыпается пачками рублей". Он провозглашал свою особность, свою несвязанность с миром меркантильного мещанства - "меня не заманишь ты в клерки". И войну 1914-1918 А. радостно воспринял как грандиозное крушение устоявшегося мещанского уклада ("Время Европу расшвырять. Пусть рушатся камни зданий в огне, пусть исказится за чертою черта поношенной морды мира"). В дореволюционных стихах А., кроме всего этого, чувствовалась романтика запорожских песен ("Песни сотен", "Песня Ондрия"), образы русских сказок ("Еще! Исковерканный страхом"), славянская мифология ("Над Гоплой"). Эти элементы, усилившиеся под бесспорным влиянием В. Хлебникова, (см.), окрасили в свои цвета на первых порах и асеевское восприятие революции. Он славит из Владивостока Советскую Россию ("Россия издали") в деревенских образах: лен, синь, черные пашни, ковыли, черешни, зеленя, покос. Еще до революции А. провидел "судьбу грядущую свою, протоптанную Пугачевым", а в торжествующей революции А. разглядел "Степана Тимофеевича". В этом стилизованном и бунтарском восприятии революции сказался восторг индивидуалиста из богемы, дождавшегося крушения ненавистного ему мещанского уклада. Вот как А. рисует свое послеоктябрьское настроение: "Старая культура отгремела за плечами, как ушедшая туча. Возврата к ней для меня, недостаточно приросшего к ней, недостаточно пустившего в нее корни, быть не могло; на моих чувствах и мыслях не были еще набиты мозоли привычек. И радость от изменения поношенных черт мирового лица несла меня в сторону нового. Это новое не было миросозерцанием. Оно для меня, да и для большинства окружавших, скорее было выходом из старого, возможностью, предощущением, тем, что выражалось в коротеньком определении "хуже не будет", определении, ставившем многих на невозвратный путь". ............