Удивительное явление открывается исследователю древнерусской словесности: быстрое, почти мгновенное возрастание оной. Не успела еще Русь креститься, а уже – Литература. Удивительно, ибо мы знаем, как неспешно – и ведь не на пустом уже месте! – развивалась у нас литература западноевропейского образца (от первых переводных книг до Пушкина – полтора столетия, плюс еще столько же до той поры, когда основная масса населения стала читать. В прорубленное Петром окно легко пролезали фрегаты и мануфактуры, но не словесность…
Быть может, правы те, кто предполагает наличие письменности на Руси до X века? Пресловутая «Велесова книга», узелковое письмо и т. п. Серьезная наука смотрит на подобные «открытия» отрицательно, но в них и нет нужды – ведь несомненен высокий уровень устной словесности. О ней мы можем догадываться по словесности письменной, возникшей и развившейся в течение нескольких десятилетий именно благодаря устной традиции. Сознание творцов и той и этой словесности оказалось тождественным, единые эстетические ценности, единый способ создания и передачи текста (чего нельзя сказать о искусственном вливании на Русь западноевропейской культуры XVII-XIX вв). Способ этот, описанный в фольклористике (об этом ниже) не для одного фольклора характерен. Так, средневековый летописец творил свой текст сразу «набело», прорабатывая все черновые варианты, прикидывая сюжет и подбирая эпизоды отчасти подсознательно, отчасти в уме, оперируя словесными «формулами», как и народный сказитель. Здесь грань между традиционной культурой и культурой нового времени – не между дописьменной и письменной эпохами, а между двумя формами мышления, миросозерцания: религиозного (традиционного) и секуляризированного.
Интересно отметить, что литература нового времени до конца так и не проникла в крестьянский быт, в то время как знаменитые новгородские берестяные грамоты говорят о том, что грамотность распространилась в самых низах уже в первом столетии после крещения и, вероятно, не только для того, чтобы писать друг другу берестяные записки. Те, кто, смогли уклониться от всеобщей европеизации – что особенно характерно для старообрядцев – сохранили культуру домашнего чтения до наших дней.
Итак, быстрое развитие древнерусской письменной словесности ничем иным, как единосущностью ее со словесностью устной объяснить нельзя. И поэтому их дальнейшее многовековое влияние друг на друга представляется нам не столь существенным, как это принято думать. Новейшая словесность (начиная с XVII века) начинает существенно взаимодействовать с фольклором. Первоначально второе успевает поглощать первое: переводные лубочные романы обретают народный дух и слог, но с приходом Петровских реформ соотношение меняется. Вместе с тем то, что губило фольклор, то его и спасло – создание науки западноевропейского образца привело в начале XIX века к осознанию необходимости записи живой устной традиции. Были зафиксированы не успевшие подвегнуться влиянию городской культуры, образцы обрядовой поэзии, былинного эпоса, духовных стихов, сказок…
Духовные стихи – а именно с них мы начнем наши публикации – сохранили не только христианский, но и, возможно, сильно трансформированный, дохристианский миф. Процесс ухода мифа из быта естественен (и античную и западноевропейскую мифологию мы знаем только в пересказах) – религиозное значение мифа падает на этапе перехода к государственной общественной форме, которая нуждается уже в письменной культуре, рано или поздно расстающейся со своим религиозным содержанием. ............
