«Если ж женщину я повстречаю…»: женские образы в стихах-песнях В.Высоцкого
Ничипоров И. Б.
В осмыслении песенно-поэтического творчества В.Высоцкого значительное место занимает изучение персонажного мира его произведений, которое выводит к уяснению многоплановых соотношений лирического «я» и ролевых героев, а также общих закономерностей воплотившейся здесь художественной концепции личности[i]. При этом вне поля зрения исследователей остаются как правило достаточно распространенные в стихах-песнях Высоцкого женские образы, имеющие, с одной стороны, самостоятельное значение, а с другой – играющие определенную роль в углубленном раскрытии личности лирического героя в его эволюции.
Многочисленные женские образы встречаются уже начиная с ранних «блатных» песен, где, при общей тенденции к их снижению, рассыпаны и оригинальные психологические штрихи. Один из первых примеров – песня «Татуировка» (1961), эта «построенная по принципу баллады пародия на лирическое послание»[ii], где исповедь перед женщиной предстает в обрамлении «блатной» тематики и стилистики. Образный мир основан на взаимопроникновении душевного пространства и сферы явленного, материального, что приводит к обыгрыванию иносказательного потенциала слова («профиль выколот» – «душа исколота»[iii]). Область прекрасного проступает вопреки сниженной реальности уголовного мира – в ощущении просветляющей, ослабляющей разрушительное соперничество силы женственности: «Я ношу в душе твой светлый образ, Валя, // А Леша выколол твой образ на груди». Стихия женственности оказывается сопричастной миру творчества («татуировка… красивше» – «ты мне ближе») и привносит в произведение мотив высокой поэзии: «Он беду мою искусством поборол».
В иных ранних песнях в сниженной, вульгаризованной модальности отношения к женщине в душевных устремлениях лирического «я» обозначается внутренне конфликтное наложение грубости и надрывного в своей искренности чувства. Это и имеющая социоисторический подтекст песня «Что же ты, зараза, бровь себе подбрила…» (1961)[iv], и «Позабыв про дела и тревоги…» (1961 или 62), где герой, надевая на себя маску грабителя-«джентльмена», обнаруживает «возвышенное» в сугубо сниженных обстоятельствах («Если ж женщину я повстречаю… // Спокойно ей так замечаю, // Что ей некуда больше спешить»). Показательны и песни «У тебя глаза – как нож…» (1962), в которой выведена гибельная и в то же время жертвенная любовь («Как по сердцу полоснешь // Ты холодным, острым серым тесаком»), «Я женщин не бил до семнадцати лет…» (1963), где противоречивое поведение героя по отношению к женщине («основательно врезал» за измену, «к гортани присох непослушный язык») выдает его внутреннюю надломленность, болезненную деструктивность. Встреча с женщиной для героя Высоцкого порой приобретает судьбоносное значение, открывает неожиданные пути его самораскрытия. Так, в песне «Тот, кто раньше с нею был…» (1962) запечатленная лишь отрывистым штрихом, но подчеркнутая в рефрене гибкость и душевная чуткость героини («Она сказала: «Не спеши, // Ведь слишком рано!»») ведет к пробуждению «детской» непосредственности в чувствах и поведении самого героя («вовсю глядел, как смотрят дети»), его последующего благородства и внутреннего бескорыстия: «Но я прощаю, ее – прощаю».
В самозабвенной страсти, продиктованной подспудным стремлением к обожествлению женщины, герой Высоцкого нередко предстает как влюбленный «чудак», ставящий сердечную привязанность выше рациональных доводов и формальной правды – как, например, в «Наводчице» (1964), утверждающей возвышенную женственность Нинки в упрямом споре как с внешними, уличающими ее голосами, так и с самой очевидностью («и глаз подбит, и ноги разные», «всегда одета как уборщица»), сближающей героиню с Кривой из «Двух судеб» (1976)[v]. ............
