Часть полного текста документа:Философ после конца истории Борис Гройс Ускользающий контекст. Русская философия в постсоветских условиях. Дискурс о "конце истории" и "постистории" относится к числу общих мест современной философской мысли - в наше время он стал настолько общепринятым, что большинство авторов уже начинает избегать прямой ссылки на него, считая его самим собой разумеющимся. При этом, однако, бросается в глаза следующее обстоятельство. Хотя дискурс о "конце истории" используется обычно в качестве объяснения того, почему в наше "пост-историческое", или, как еще говорят, "постмодерное", время нет и не может быть больше ничего исторически нового, то есть почему искусство и культура нашего времени могут только цитировать и комбинировать фрагменты культурного наследия, полученного от исторического прошлого, - сам этот дискурс о невозможности исторически нового выступает в то же время в качестве нового исторического откровения. В этой внутренней противоречивости "постмодерного" теоретического дискурса заключен, кстати сказать, секрет его социального успеха. Как кажется на первый взгляд, дискурс о конце истории и о невозможности нового можно легко опровергнуть простым указанием на то, что этому дискурсу нет эмпирических доказательств, - действительно, как можно эффективно доказать, что новое, которого еще нет и которое, по определению, отсылает в будущее, относительно которого у нас нет и не может быть никаких эмпирических данных, невозможно? Но в то же время легко заметить, что это кажущееся столь элементарным опровержение на деле не срабатывает. Причина этого состоит как раз в том, что сам по себе дискурс о конце истории обладает радикальной, если не абсолютной, новизной, относительно которой любое утверждение о возможности исторически нового звучит "отстало", традиционно, консервативно. Исторически новое - это то, что уже всегда было и поэтому всем надоело. Сообщение о наступившем здесь и сейчас "конце истории" звучит, напротив, настолько потрясающе ново, что никакое другое новое не может с этим сообщением конкурировать. Дискурс о конце истории аннулирует исторически новое прежде всего своей собственной радикальной новизной. Кажется, что речь идет здесь о предельной, непреодолимой новизне - нет и не может быть ничего более нового, нежели новость о конце всего нового. Но, как известно, даже самые последние новости со временем устаревают. Сообщение о "конце истории" также утратило к нашему времени свою новизну. В то же время шок от этого сообщения и вызванная этим шоком неспособность к восприятию каких-либо других сообщений продолжают, как кажется, определять психологию современной культурно ориентированной общественности. Поэтому сейчас кажется уместным вернуться к тому историческому моменту, когда весть о конце истории прозвучала впервые. "Постмодерный" дискурс о конце истории связывается обычно с французской философией 70-80-х годов - этому дискурсу новая французская философия обязана, в конечном счете, своим интернациональным успехом. В те годы искусство, архитектура и литература открыли для себя технику апроприации, то есть копирование, комбинирование и стратегическое использование в актуальном - и притом социально привилегированном - культурном контексте знаков культурной традиции и массовой культуры. Этот отказ искусства от продукции в пользу репродукции чрезвычайно расширил манипулятивные возможности художника как автора, поскольку дал ему право на неограниченное оперирование всем богатством художественной традиции. ............ |