Классики русской философии и европейская философская традиция
    "Европейское просвещение, этот могущественный рационализм, это великое развитие отвлеченной мысли, должно быть для нас побуждением к... сознательному уяснению наших собственных духовных инстинктов". Читатель, вероятно, уже привык к тому, что суждения русских мыслителей XIX века (в данном случае Н. Н. Страхова) постоянно расходятся с суждениями "религиозных философов" типа Н. А. Бердяева, заявлявшего: "рационализм и индивидуализм -- первородные грехи европейской культуры". На это заявление Страхов мог бы ответить, во-первых, своей любимой поговоркой: "Чужими грехами свят не будешь". А во-вторых, он мог бы повторить свое простое, но совершенно точное замечание: "Все мы отчасти рационалисты, потому что во всяком деле мы неизбежно рассуждаем, а если рассуждаем, то, значит, прибегаем к каким-нибудь началам и приемам разума, и даже всегда стараемся проводить эти приемы и начала как можно дальше".
    От такого естественного рационализма не свободен ни один человек (если, конечно, он не лишен разума), в том числе и человек верующий. "Как мольеровский мещанин был очень удивлен, узнав, что говорит прозой, так, без сомнения, многие ревнители веры не подозревают, что рационализм вообще есть дело неизбежное (выделено мной. -- Н. И.) и что сами они на каждом шагу оказываются рационалистами", -- пишет Страхов. Да и как могли бы христиане, не рассуждая, исполнить завет апостола: "будьте всегда готовы всякому, требующему у вас отчета в вашем уповании, дать ответ с кротостью и благоговением"? К этому месту Нового Завета, по сути, ключевому для понимания настоящего смысла слова ratio, мы вскоре вернемся; а пока заметим, что по-русски слово "отчет" прямо подразумевает отчетливость, ясность, то есть существенные признаки рационального мышления, если вспомнить знаменитое положение Декарта: "все, что мы постигаем ясно и отчетливо, тем самым -- в силу такого постижения -- истинно". И классики русской философии не отвергали этот критерий истины, а считали, что именно на вершинах христианской мысли создаются условия для его применения, открывается "глубокая правда рационализма", как говорил В. И. Несмелов, отмечая, что именно апостолы, ученики Христа, проповедовали после дня Пятидесятницы "с ясным познанием истины христианства и с ясно-отчетливой верой в истину христианских учений".
    Конечно, так называемая "проблема рационализма" решается достаточно просто, если с самого начала учитывать два момента:
    1) никакое познание невозможно без участия логического мышления, причем, как правило, в качестве одного из важнейших элементов познания;
    2) познание истины не является исключительно рациональным, в нем участвуют и чувство, и воля человека, короче, его духовно-душевная сущность в целом (как участвует здесь и его физический организм, с соответствующей системой ощущений). Поэтому классики русской философии не спорили по большому счету с критикой "исключительного" рационализма, которую дали ранние славянофилы еще в период становления русской философии. Напротив, у П. Е. Астафьева, А. А. Козлова, В. А. Снегирева и других мы находим тот глубокий философско-психологический анализ волевых и эмоциональных факторов познания, который у славянофилов еще отсутствовал; а Н. ............