О различении понятий богослужебного пения и музыки на Руси
    Все своеобразие и неповторимость русского богослужебного пения зиждется на особом понимании русскими людьми сущности этого пения, а также на остром осознании различия между богослужебным пением и музыкой, ибо мало где еще это различие ощущалось так ясно и проводилось с такой четкостью, как на Руси. И если на Западе смешение богослужебного пения с музыкой зашло так далеко, что словом "музыка" могло обозначаться как мирское музицирование, так и пение в церкви, то на Руси для обозначения этих явлений употреблялись совершенно разные термины. Следы этого различия можно наблюдать и в наши дни в глубинных областях России, где до сих пор пение в церкви обозначается словом "петь", а пение вне церкви мирских песен обозначается словом "играть". Истоки этого терминологического различия находятся в самом начале истории русского богослужебного пения и освящаются авторитетом первых русских святых.
    В житии преподобного Феодосия Печерского есть место, в котором описывается приход преподобного на пир к князю Святославу Ярославичу, окруженному многими играющими на различных инструментах: "овы гусельныа гласы испущающим, и инем мусикийскиа гласящим, иные же органныа, - и тако всемь играющим и веселящимся". Преподобный Феодосий, обратившись к князю, тихо сказал: "Будеть ли сице вь он век будущий ?", то есть "Будет ли так в том будущем веке?" - после чего князь тотчас же приказал прекратить игру. В этих словах преподобного утверждается невкорененность музыки в вечность, ее непричастность "Жизни Будущего века". Еще отчетливее природа музыки выявляется в истории падения преподобного Исаакия Печерского, в момент обольщения которого бесы "удариша в сопели и в гусли и в бубны и начаша им играти и утомивше и оставиша и живного и отидоша поругавшеся ему". Здесь музыка выступает как богоборческая стихия, как орудие поругания над святостью, причем само понятие музыки обозначается опять-таки понятием "игры" и "играния".
    Ту же мысль содержат многие древнерусские памятники письменности. Так, в сборнике XIV в., называемом "Золотой цепью", в перечислении дел "иже ны велить Христос святии отступити", наряду с насилием, разбоем и чародейством упоминаются "бесовскыя песни, плясанье, бубны, сопели, гусли, пискове, игранья неподобныя". Преподобный Максим Грек в "Слове против скоморохов" пишет, что скоморохи "научени быша от самех богоборных бесов сатанинскому промыслу, по нему же им убо изобилые брашен и одеянии добывают человекоубийця беси, а веселящимся о бесовьскых играниих душевную пагубу и муку вечную приготовять". Этот взгляд на "игру" и "играние" освящен и авторитетом Стоглавого собора, 92 глава которого, содержащая "соборный ответ о игрищах еллинского бесования", гласит, в частности: "Праздность бо и пиянство и играние всему злу начало есть и погубление велие. Сего ради отрицают вся божественная писания и священные правила всякое играние и зерни, и шахматы, и тавлеи, и гусли, и смыки, и сопели, и всякое гуд "ние и глумление и позорище и плясание".
    Такое понимание музыки, или "играния", не было чисто теоретическим положением, но являлось жизненной установкой и практическим руководством к действию. Так, в "Памяти" верхотурского воеводы Рафа Всеволожского приказчику ирбитской слободы Григорию Барыбину от 13 декабря 1649 г. ............