Окаянные дни. И.А.Бунин
    В 1918-1920 годы Бунин записывал в форме дневниковых заметок свои непосредственные наблюдения и впечатления от событий в России того времени. Вот несколько фрагментов:
    Москва, 1918г. 1 января (старого стиля).
    Кончился этот проклятый год. Но что дальше? Может, нечто еще более ужасное. Даже наверное так...
    5 февраля.
    С первого февраля приказали быть новому стилю. Так что по-ихнему
    уже восемнадцатое...
    6 февраля.
    В газетах - о начавшемся наступлении на нас немцев. Все говорят:
    "Ах, если бы!"
    На Петровке монахи колют лед. Прохожие торжествуют, злорадствуют:
    "Ага! Выгнали! Теперь, брат, заставят!" Далее даты опускаем. В вагон трамвая вошел молодой офицер и, покраснев, сказал, что он "не может, к сожалению, заплатить за билет".
    Приехал Дерман, критик, - бежал из Симферополя. Там, говорит, "неописуемый ужас", солдаты и рабочие "ходят прямо по колено в крови". Какого-то старика-полковника живьем зажарили в паровозной топке.
    "Еще не настало время разбираться в русской революции беспристрастно, объективно..." Это слышишь теперь поминутно. Но настоящей беспристрастности все равно никогда не будет А главное: наша "пристрастность" будет ведь очень и очень дорога для будущего историка. Разве важна "страсть" только "революционного народа"? А мы-то что ж, не люди, что ли?
    В трамвае ад, тучи солдат с мешками - бегут из Москвы, боясь, что их пошлют защищать Петербург от немцев.
    Встретил на Поварской мальчишку-солдата, оборванного, тощего, паскудного и вдребезги пьяного. Ткнул мне мордой в грудь и, отшатнувшись назад, плюнул на меня и сказал: "Деспот, сукин сын!"
    На стенах домов кем-то расклеены афиши, уличающие Троцкого и Ленина в связи с немцами, в том, что они немцами подкуплены. Спрашиваю Клестова: "Ну, а сколько же именно эти мерзавцы получили?" "Не беспокойтесь, - ответил он с мутной усмешкой, - порядочно..."
    Разговор с полотерами:
    - Ну, что же скажете, господа, хорошенького?
    - Да что скажешь. Все плохо.
    - А что, по-вашему, дальше будет?
    - А Бог знает, - сказал курчавый. - Мы народ темный... Что мы знаем? То и будет: напустили из тюрем преступников, вот они нами и управляют, а их надо не выпускать, а давно надо было из поганого ружья расстрелять. Царя ссадили, а при нем подобного не было. А теперь этих большевиков не сопрешь. Народ ослаб... Их и всего-то сто тысяч наберется, а нас сколько миллионов, и ничего не можем. Теперь бы казенку открыть, дали бы нам свободу, мы бы их с квартир всех по клокам растащили".
    Разговор, случайно подслушанный по телефону:
    - У меня пятнадцать офицеров и адъютант Каледина. Что делать?
    - Немедленно расстрелять.
    Опять какая-то манифестация, знамена, плакаты, музыка - и кто в лес, кто по дрова, в сотни глоток: "Вставай, подымайся, рабочай народ!"
    Голоса утробные, первобытные. Лица у женщин чувашские, мордовские, у мужчин, все как на подбор, преступные, иные прямо сахалинские.
    Римляне ставили на лица своих каторжников клейма: "Сауе гигет". На эти лица ничего не надо ставить, и без всякого клейма все видно. ............