Прощание с Матерой (В.Распутин)
    Опять наступила весна, но последняя для Матёры, для острова и деревни, носящих одно название. Огороды посадили уже не все - три семьи снялись еще с осени, разъехались по разным городам, как только стало ясно, что слухи верные. Да и хлеб посеяли не на всех полях. И Матёра теперь вроде не та: постройки на месте, лишь одну избенку да баню разобрали на дрова, жизнь вроде идет, по-прежнему голосят петухи, ревут коровы, трезвонят собаки, а "уже повяла деревня, видно, что повяла, как подрубленное дерево, откоренилась". Больше стало беспорядка - не видно хозяйской руки. Во многих избах не белено, не прибрано, что-то уже увезено в новое жилье, а что-то оставлено для нужды, потому что и сюда еще наезжать. А постоянно оставались теперь в Матёре только старики и старухи, сохраняя во всем жилой дух и оберегая деревню от излишнего запустения. По вечерам они сходились вместе, негромко разговаривали - и все об одном, о том, что будет, часто и тяжело вздыхали, опасливо поглядывая в сторону правого берега за Ангару, где строился большой новый поселок.
    Деревня на своем веку повидала всякое. Мимо нее поднимались в древности вверх по Ангаре бородатые казаки ставить Иркутский острог; останавливались на ночевку торговые люди; везли по воде арестантов, завидев обжитой берег, тоже подгребали к нему. Знала деревня и наводнения, пожары, голод, разбой.
    На высоком чистом месте, как и положено, была в деревне церквушка, да в колхозную пору приспособили ее под склад. Была своя мельница. В последние годы дважды на неделю садился на старой поскотине самолет, и в город ли, в район ли народ приучился летать по воздуху. И как нет, казалось, конца и края бегущей воде, нет веку и деревне; уходили на погост одни, нарождались другие, заваливались старые постройки, рубились новые. "Так и жила деревня, перемогая любые времена и напасти, триста с лишним годов, за кои на верхнем мысу намыло, поди, с полверсты земли, пока не грянул однажды слух, что дальше деревне не живать, не бывать. Ниже по Ангаре строится плотина для электростанции, вода поднимется, затопит все кругом и уж, конечно, Матёру".
    И вот оставалось последнее лето; осенью поднимается вода.
    2
    Старухи сидели втроем за самоваром и, часто умолкая, вели разговор. Сидели у Дарьи, самой старой из старух; лет своих в точности они не знали, потому как церковные записи куда-то увезли - концов не сыскать. Потому о возрасте своем они говорили, отталкиваясь от какого-нибудь застрявшего в памяти события. Третья старуха, Сима, не могла участвовать в таких воспоминаниях - ее занесло сюда меньше десяти лет назад из другой ангарской деревни, а туда - откуда-то из-под Тулы, и говорили, что она видела Москву, чему в деревне не очень-то верили. В Москву, поди, всех подряд не пускают. Прозвище Симе дали "Московишна". Судьба ей, похоже, досталась не сладкая, если столько пришлось мытариться, оставить в войну родину, где выросла, родить единственную и ту немую девчонку и теперь на старости лет остаться с малолетним внучонком на руках. В Матёре она поселилась в маленькой заброшенной избенке на нижнем краю. Развела огородишко, поставила кросна и ткала из тряпочных дранок дорожки для пола - тем и пробавлялась.
    Старуха Дарья, высокая и поджарая, на голову выше сидящей рядом Симы, несмотря на годы, была пока на своих ногах, владела руками, справляя посильную и все-таки немаленькую работу по хозяйству. ............