Рожденная в воскресенье
    Две последние прижизненные книги Надежды Александровны Тэффи, из рассказов которых составлен настоящий том, увидели свет в 1946 и 1952 годах. Между этими датами- последние отпущенные ей шесть лет. Чтобы представить их, обратимся к письмам Тэффи того времени, отступив чуть дальше назад- в военные сороковые.
    Из писем Тэффи к старшей дочери, Валерии Грабовской1:
    25 сентября 1944г.: "Газет нет, работы нет. Жизнь очень тяжелая. Кило масла стоит 750франков. Последние дни стало немножко лучше. Мяса дают маленький кусочек раз в неделю. Отопление на эту зиму не обещают".
    24 января 1945 г. : "Теперь главный наш бич- холод. У меня в комнате доходило до 0°. Если немножко протоплю сучьями (они сырые), то доходит maximum до 6°. Сидим дома в шубах, перчатках и двух платках на голове".
    16 июня 1946 г. : "Мои дела ужасно тормозятся. Все нужно ждать и ждать, а жить осталось так недолго, что, вероятно, и дождаться не успею. Две французские книги лежат набранные, и их не выпускают, потому что трудно с бумагой. С третьей книгой тянут два издателя. То уезжают, то надо ждать звонка. Все это страшно треплет нервы. И главное, все жулье, особенно русские издатели, и все врут".
    "На этой неделе хочет меня интервьюировать некто из "Нувель Литтерер"2,- сообщала она своему знакомому А. Седых.- Хочу уклониться. Для француза писательница, живущая во втором дворе, без лифта, в грязной комнате, интереса не представляет"3.
    Это была реальность, жизнь видимая. Но не зря отмечали критики, что в лучших вещах Тэффи всегда присутствовал внутренний второй план, некое "подводное течение". Жизнь как бы делилась на две части. В одной были голод и страх, бомбардировки и болезни, сомнительные издатели и докучливые квартирные хозяйки... "Изнаю я- есть жизнь другая, //Где я легка, тонка, смугла..."- это ведь Тэффи о себе писала. Надо было всего лишь уметь, забывая о повседневных заботах и тяготах, видеть и чувствовать рядом фантастическую страну "Нигде"- страну-праздник, страну-радость, где все друг друга понимают и любят, страну мечты.
    В возрасте, который принято называть преклонным, измученная неотвязными болезнями, в чужой стране, в чужих- за отсутствием своего- домах, Тэффи никогда не была, не позволяла себе быть, старой, больной или забытой. Лаконичные сводки о тяжком эмигрантском быте перемежаются в ее письмах шутливыми замечаниями, меткими анекдотичными зарисовками с натуры. Беспечно рассыпая блестки своего остроумия, она подтрунивает и над собой, легкая, живая, теплая, всегда молодая.
    В свои "за семьдесят" Тэффи далеко не равнодушна к собственной внешности, и в ее письмах дочери часто встречаются подробные, со вкусом, описания обнов. Еще не кончена война; живется писательнице- в ее видимой жизни- так тяжело, что в Америке, куда дошли ошибочные слухи о ее смерти, уже поспешили напечатать некролог. Поиронизировав над некрологом, Тэффи переключает внимание дочери на то, что занимает ее в этот момент больше,- на старые замшевые туфли, которые она сначала хотела "побрить как бороду", потом почистила кремом и "вышли отличные блестящие кожаные"4.
    С закрытием газет во время войны исчезают единственно доступные Тэффи виды заработка. Но она слишком популярна и любима в эмиграции, чтобы, лишившись средств к существованию, остаться без помощи. ............