1. НОВОЕ В НАУЧНОЙ ПОЛЕМИКЕ И ЭТИКЕ
Мы живем в пору почти абсолютной свободы слова, которую я считаю единственным благом для ученого люда от посткоммунистического режима. Для полемики нет цензурных ограничений: любой россиянин может говорить и печатать (если есть деньги) практически все - хоть самый несусветный вздор, пошлость, халтуру. Казалось бы, теперь легче, нежели при Советской власти, двигать вперед науку, докапываясь в спорах до истины. Но мой почти полувековой опыт научной полемики позволяет в этом усомниться. Прежде нас критиковали сверху, "исправляя" нашу позицию в угоду "верхам". Теперь мы критикуем друг друга без оглядки наверх, воспринимая позицию оппонентов в меру собственной профессиональной и нравственной достаточности или испорченности. Я могу судить обо всем этом сравнительно-исторически на примерах, пережитых мною за последние 40 лет, - и при том, и при этом режиме.
Впервые затеял я дискуссию, на тему именно "Двенадцатого года", в 1963 г., предложив в журнал "Вопросы истории" статью с пересмотром официозных оценок войны 1812 г. (особенно вульгарной идеализации М.И. Кутузова). Редакция "Вопросов истории" в испуге отпрянула от статьи. Тогда я переслал ее в Идеологическую комиссию при ЦК КПСС. Та предложила Отделению истории АН СССР обсудить статью. Руководство Отделения засуетилось. Его академик-секретарь Е. М. Жуков трижды писал мне, молодому тогда кандидату наук, о том, что обсуждение моей статьи назначено, перенесено и, наконец (когда хрущевскую "оттепель" уже сменил брежневский "застой"), отменено. Вместо обсуждения мне был прислан "развернутый отзыв", подписанный Л.В. Черепниным и И.В. Бестужевым.
Полагаю, что сочинил тот отзыв именно Бестужев (он тогда еще не называл себя, как теперь, Бестужевым-Лада), а Черепнин лишь подмахнул его для солидности - уж очень далек был 1812 год от его "средневековых" интересов. Козыряя цитатами из Маркса и Ленина (все ссылки в отзыве были сделаны только на эти две фамилии), авторы отзыва похерили все мои суждения как "бездоказательные". Сделать это по отношению к Кутузову им было нелегко. Ведь ни у Маркса, ни у Ленина нет ни одного доброго слова о Кутузове. Черепнин и Бестужев поучали меня так: Ленин "называл Клаузевица, Гнейзенау, Шарнгорста, Блюхера "лучшими людьми Пруссии", а ПОЭТОМУ и "Кутузов вполне заслуживает столь же высокой оценки".
Я понял тогда, что тема "Двенадцатого года" для меня закрыта, и на два десятилетия, до горбачевской "перестройки", отошел от работы над ней, занявшись историко-революционными темами. Но и здесь, кстати говоря, мне довелось пережить не единожды предвзято-критическую проработку моих исследований в научно-чиновничьих и партийных "верхах", вплоть до журнала ЦК КПСС "Коммунист", о чем я подробно рассказал в автобиографическом очерке.
Что касается 1812 года, то, вернувшись к этой теме с началом "перестройки", я оказался вновь зачинщиком дискуссий, которые, однако, теперь стали вольготнее. Так, после моей рецензии под названием "Кладезь ошибок" о дилетантски-конъюнктурной книге О.В. Орлик "Гроза двенадцатого года…" (жур. "В мире книг". 1988. № 4) новый академик-секретарь Отделения истории АН СССР И.Д. Ковальченко и проф. ............
