Часть полного текста документа:Свобода воли Олеся Николаева Человек всегда задавался вопросом, насколько свободна его свободная воля, существующая в падшем мире, где правит закон причинности. Традиционно вопрос о свободе воли ставился так: если моя воля вплетена в сложную систему мировых причинно-следственных связей и вынужденно подпадает под его законы - свобода ее детерминирована и строго ограничена. Всякое событие настоящего момента обусловлено целой цепью событий прошлого. Всякое действие, которое будет осуществлено в будущем, предопределено тем, что происходит в настоящем. Фихте писал: "Каждый момент... существования определен всеми протекшими моментами и определяет все будущие моменты, и невозможно мыслить теперешнее положение... иначе, чем оно есть". Ему вторил Лейбниц: "Что... все происходит в соответствии с упрочившейся предопределенностью, так же достоверно, как и то, что трижды три - девять. Ибо предопределенность заключается в том, что все связано с чем-то другим, как в цепи, и потому все будет происходить так же неотвратимо, как это было испокон веков и как безошибочно происходит и теперь". Но идея предопределенности исключает свободу человека. Действительно, детерминисты настаивают на наличии некоего "правила" (например Кант в "Критике чистого разума"), по которому и случается все, что случается. Освобождение человека видится Канту в деятельности его разума: "Разум дает... законы, которые суть императивы, то есть объективные законы свободы, и указывают, что должно происходить" . Однако в этой формуле присутствует противоречие, поскольку, согласно Канту, свобода - это как раз то, что не подчиняется никаким законам. Между тем эти "законы свободы указывают, что должно происходить, хотя, быть может, никогда не происходит; этим они отличаются от законов природы, в которых речь идет лишь о том, что происходит". Таким образом, законы природы являются законами, связывающими фактическое бытие и устанавливающими причинные взаимосвязи, не совпадающие со сферой свободы, и поэтому субъекты, на которых распространяются закон морального долженствования или закон свободы, остаются свободными, даже если они подчиняются закономерности того, что должно происходить, что должно быть. Такое сущностное понимание нравственного закона, основанного на признании объективно - де-факто - существующих нравственных детерминант, и отождествление следования этому закону с понятием свободы делают проблематичной саму свободу воли, которая здесь полностью оказывается под диктатом императива, некоего человеческого "морального долга". В то же самое время, долг, по Канту, есть "необходимость совершения поступка из уважения к закону" . Человек оказывается со всех сторон обложенным "долгом", "необходимостью" да еще и "уважением к закону", ведь нравственный императив объявляется здесь необходимостью, которая предстает перед сознанием в качестве закона, требующего исполнения и уважения. Как резонно замечает исследователь философии Канта Адорно, "если я реально задумаюсь о том, как мне конкретно следует себя вести, то от подобной свободы, гармонично сочетающейся с необходимостью, не останется ничего, кроме возможности вести себя, как свинья... Под напором этой объективной разумности, ее императивного характера и уважения, которое я обязан к ней испытывать, я буквально загнан в угол, так что в действительности мне и вправду не остается ничего иного, кроме собственной личной свободы - этой убогой свободы поступать неправильно и вести себя по-свински, сводя, таким образом, возможности собственного "я" до минимума, в котором всякая свобода исчезает". Перед лицом кантовской "всеобщей объективной необходимости", диктуемой разумом, на долю субъекта выпадает либо подчинение ее закономерностям, либо свобода иррационального жеста: "А послать это все подальше и по своей глупой воле пожить". ............ |