Тема Бога в средневековой и ренессансной литературе
Вера в высшие силы, появившаяся в сознании homo sapiens, как средство борьбы со страхом перед природными явлениями, довольно быстро превратилась в инструмент управления для наиболее продвинутой группы homo sapiens толпой простых homo. Однако со временем человек уяснил для себя, почему идет дождь, светит солнце, и почему не рекомендуется совать руки в огонь, и Боги стали чем-то вроде английского чаепития – красивой традицией, не внушающей суеверного страха, парнями и девушками с соседней улицы.
Развитие потребностей человека, оно же духовное и/или интеллектуальное развитие, явилось предпосылкой для появления новых рычагов управления массами, учитывающих интересы и паствы, и пастыря. «Христианская корпорация» подарила человеку понятную схему, играющую на его пороках и страхах одновременно. Заимствовав у древних греков понятие о душе, христианство внедрило его в сознание целевой аудитории, увязав с еще более древними представлениями о загробной жизни. Выстроилась довольно четкая «вертикаль веры»: греши, но без фанатизма – кайся – тебя простят – на том свете будет хорошо. Огромную роль в продвижении новой религии на рынке «умов и сердец», несмотря на небольшой процент грамотных, сыграла литература. В качестве одного из культовых примеров - «Исповедь» Аврелия Августина. Кроме того, что произведение является первоисточником одноименного жанра и доносит до читателя, как, собственно, надо правильно исповедоваться, вызывает восхищение, насколько грамотно автор манипулирует сознанием публики.
Зомбирующая форма рондо, в которую периодически вливается свежий информационный блок. Новая информация появляется в тот момент, когда, наверное, сам Всевышний устает от того, что Августин склоняет имя Его всеми доступными способами. Однако это божественное жонглирование происходит не просто так. Мудрейший Августин предлагает читателю полное меню: чем и кем может быть для тебя Господь, - выбирай.
Но как воззову я к Богу моему, к Богу и Господу моему? Когда я воззову к Нему, я призову Его в самого себя. Где же есть во мне место, куда пришел бы Господь мой? Куда придет в меня Господь, Господь, Который создал небо и землю? Господи, Боже мой! ужели есть во мне нечто, что может вместить Тебя? Разве небо и земля, которые Ты создал и на которой создал и меня, вмещают Тебя? Но без Тебя не было бы ничего, что существует - значит, все, что существует, вмещает Тебя? Но ведь и я существую; зачем прошу я Тебя прийти ко мне: меня бы не было, если бы Ты не был во мне. Я ведь еще не в преисподней, хотя Ты и там. И "если я сойду в ад, Ты там". Меня не было бы, Боже мой, вообще меня не было бы, если бы Ты не был во мне. Нет, вернее: меня не было бы, не будь я в Тебе, "от Которого все, чрез Которого все, в Котором все".
Предлагая читателю свою биографию, как биографию грешника, Августин внушает (при этом потакая порокам): практически все, что ты делаешь – это грех, но Он настолько милосерден, что, покаявшись, ты обязательно будешь прощен. При этом эталонным по замыслу и воплощению способом устраняются конкуренты. Простые шалости вроде воровства яблок в детстве приравниваются к таким «грехам», как чтение и понимание трудов Аристотеля:
«…лет двадцати от роду, когда мне в руки попало одно произведение Аристотеля под заглавием "Десять категорий"… я оказался единственным, прочитавшим и понявшим ее… Какая была мне от этого польза? А вред был. ............
