"В поисках скрытой нежности"
    Эмиграция, Париж, конец двадцатых годов. Объявление в газете "Последние новости" о предстоящем вечере сатириконца Дона-Аминадо: "Темы вечера- юмор, бодрость, преодоление будней, ежегодная перекличка "не падающих духом, несмотря на все". Н.А.Тэффи расскажет о счастливой, вызывающей всеобщую зависть, жизни русской эмиграции"1... Бодрились, пошучивали, держались особняком в отстроенном за десятилетие своем "Городке". Впрочем, втайне, про себя, "летописица Городка" Тэффи, должно быть, все чаще повторяла финальные строки любимого романа "Идиот"2: "Ивсе это, и вся эта заграница, и вся эта ваша Европа, все это одна фантазия, и все мы, за границей, одна фантазия...".
    Рядом был Павел Андреевич Тикстон, верный спутник, преданный друг, "человек редкой доброты", как отзывалась о нем сама писательница. Ему она посвятит один из лучших своих сборников "Книга Июнь". Многолетний союз Тэффи и Тикстона не был скреплен законом. Отголоски того, о чем судачили в русском Париже, слышатся в дневниковых записях Веры Николаевны Муромцевой-Буниной: "1928. 8сентября. Виделись с Тэффи и Тикстоном. Впечатление, что им скучно друг с другом, хотя связь их крепкая", "1931. 7марта. Оказывается, Тикстон заболел в Копенгагене- удар. Дали знать. Кому ехать- жене или Тэффи? Решили, что Тэффи и сыну"3. В.Васютинская, близкая знакомая Тэффи, вспоминала об этом трудном периоде жизни писательницы: "За стеной ее рабочего кабинета медленно угасал тяжело больной, день и ночь нуждавшийся в ее присутствии, заботах и уходе. И она годами окружала его своей нежностью, бдела над ним неотступно и... писала развлекавшие читателей веселые рассказы"4.
    Удовольствий в эмиграции было немного, но уж в одном из них отказать себе не могли- раз в неделю с особым ожиданием раскрывался свежий номер парижской газеты "Возрождение", в предвкушении неизменной радости от встречи с любимой писательницей. Тэффи ухитрялась находить все новые и новые сюжеты, умела увидеть что-то интересное и цепляющее душу в самом обыденном событии, заурядной личности, незначащей бытовой мелочи. В.Н.Муромцева приводила в дневнике слова В.Ф.Ходасевича, который ругал писателей-эмигрантов за то, что они мало работают: "Только Тэффи и я трудимся, а остальные перепечатывают старые вещицы" (запись от 1932г., "ночь с 9 на 10апреля").
    Лучшие свои произведения, полюбившиеся читателю по газетным публикациям конца 1920-х и 1930года Тэффи соберет под одной обложкой и назовет по первому рассказу, задавшему тональность всему сборнику,- "Книга Июнь". Врецензии на вышедший сборник тонкий критик Р.Днепров (псевдоним писателя Н.Я.Рощина) скажет, что новую книгу Тэффи "можно поставить выше всех, изданных ею ранее"5.
    В странноватом сочетании "Книга Июнь", заворожившем в речи игумена юную героиню рассказа, выпущена сердцевина понравившейся Кате фразы, без которой затеняется ее смысл: "книга тайн несказанных... Июнь". Именно они, эти проступающие в контексте "тайны", которые невозможно выразить словом, тревожат, мучают, пугают и одновременно восхищают героев (чаще героинь) многих рассказов Тэффи. Не случайно кульминация повествования "Книги Июнь" приходится на ночь перед Ивановым днем, накануне Рождества Иоанна Предтечи (24июня/7июля). При словах "Иванов день" эмигрантам ностальгически вспоминались деревенские языческие обычаи, сопровождающие этот, один из самых почитаемых в российской провинции, летний праздник. ............