Часть полного текста документа:Видение пророка Даниила в русском искусстве XV-XVI веков Л.В.Нерсесян Среди важнейших источников византийской и русской иконографии Страшного Суда особое место занимает видение пророка Даниила (Дан VII). Уже с древнейших времен это видение, наряду с другими ветхозаветными эсхатологическими пророчествами, широко использовалось отцами церкви для формулировки христианского учения о конце мира и втором пришествии Спасителя. Так, ссылки на текст седьмой главы пророка Даниила присутствовали в сочинениях раннехристианских церковных писателей Иустина Философа и Иринея Лионского 1. К раннехристианским временам относится и первое развернутое толкование книги пророка Даниила, которое было осуществлено Ипполитом Римским 2. Наконец, уже в более позднее время пространная ссылка на видение Даниила была использована Ефремом Сириным в "Слове на второе пришествие Господа нашего Иисуса Христа" 3, соединившем в целостную картину отдельные библейские свидетельства (как полагает большинство исследователей, именно это "Слово", наряду с другими эсхатологическими поучениями Ефрема Сирина, было положено в основу византийской иконографии "Страшного Суда" 4). Отдельные иконографические мотивы, восходящие к видению пророка Даниила, присутствовали уже в древнейших композициях "Страшного Суда" - например, изображение огненной реки, исходящей от престола Судии и Вседержителя или от окружавшей Его славы 5. Однако только в русском искусстве XVI века видение Даниила стало иллюстрироваться практически полностью и приобрело значение самостоятельного сюжета, как бы "обрамляющего" общую картину Суда. Полная иллюстрация видения, помимо огненной реки, включала в себя изображения четырёх трубящих ангелов из сцены воскресения мёртвых, которые ассоциировались, по-видимому, с "четырьмя ветрами небесными, боровшимися на великом море" (Дан VII, 2); аллегорические изображения четырёх зверей, "вышедших из моря" (Дан VII, 3-8), а также - фигуры самого пророка Даниила и ангела, толкующего видение. В верхней части композиции изображались престолы с раскрытыми книгами и шествие Сына Человеческого к Ветхому Деньми "с облаками небесными" (Дан VII, 9, 13-14). Наконец, в состав подобных циклов могли входить одно или несколько изображений, иллюстрирующих видение из VIII главы пророка Даниила - единоборство овна с козлом. Появление новых мотивов изменило не только традиционный состав композиции, но и принципы её организации и, в конечном счёте, - восприятие самого сюжета. Косвенным подтверждением этому служит свидетельство чиновника Новгородского Софийского собора первой половины XVII века о выносе в Неделю Мясопустную "образа видения Даниила пророка Страшного Суда" 6. Вряд ли здесь имелась в виду какая-то неизвестная нам икона на сюжет пророка Даниила. По аналогии с московской традицией 7, можно предположить, что речь шла о выносе иконы "Страшного Суда". По-видимому, упомянутая в Чиновнике новгородская икона относилась уже к новому варианту иконографии, в котором видение Даниила могло восприниматься как основная тема иконы. Наиболее ранний пример развёрнутой иллюстрации видения пророка Даниила в русской живописи XVI века представляет собой икона "Страшного Суда" из Благовещенского собора Московского Кремля, исполненная псковскими мастерами после пожара 1547 года, которая, по-видимому, и стала образцом для более поздних произведений. ............ |