Богатырева И.И.

Части речи – это фантазии лингвистов или объективно существующая реальность?

Варкалось. Хливкие шорьки

Пырялись по наве.

И хрюкотали зелюки,

Как мюмзики в мове.

Глокая куздра штеко будланула бокра и курдячит бокренка.

Не случайно эти заметки о частях речи начинаются с вышеприведенных строчек, принадлежащих английскому математику и писателю Льюису Кэрроллу (в переводе Дины Орловской) и русскому языковеду академику Л.В.Щербе соответственно. В обоих случаях авторские изобретения основывались на принципиально одной и той же идее: к несуществующим в языке корневым морфемам (это был плод фантазии ученых) присоединялись абсолютно реальные аффиксы (суффиксы и окончания) – как словообразовательные, так и словоизменительные; полученные таким образом слова выстраивались в определенном (правильно заданном) для данного языка порядке, образуя грамматически верные предложения, с соблюдением принятых в данном языке законов согласования и управления.

Понятны ли эти предложения носителям русского языка? Очевидно, что да. Если же кто-то станет утверждать, что не вполне ясен смысл этих фраз, то возражения такого оппонента будут явно сводиться к следующему: каждый из нас представляет себе по-разному куздру или зелюка, бокра или наву; «будланула» - это сделала по отношению к бокру что-то болезненное (как, например, лягнула) или, наоборот, приятное (лизнула в знак благодарности, подобно собаке или кошке); «хрюкотали» - это звучало как неприятный раздражитель для уха или ублажало слух и т.д.

Ответить на такого рода возражения можно, следуя той же логике: а все ли носители языка, говоря слово «собака», одинаково себе эту собаку представляют? Всем ли будет приятно, если их оближут? Может, кто-то предпочтет в таком случае, чтоб его (конечно, не очень больно) лягнули? Одни и те же звуки (например, скрипичные) вызывают у разных людей разные ощущения, эмоции и ассоциации. Если же мы отвлечемся от того, как представляются нам те или иные странные существа и их действия, а обратимся исключительно к описанной в этих строках ситуациях, то, бесспорно, все носители русского языка поймут и истолкуют эти ситуации и события примерно одинаково.

Почему это произойдет? Потому что все мы однозначно и единообразно определим массу самых разных вещей:

кто был субъектом (шорьки, зелюки, мюмзики, куздра), а кто объектом (бокр и его детеныш бокренок) того или иного действия;

какими качествами обладал субъект (был он хливкий или глокий);

действие (пырялись, будланула) или процесс (варкалось) мы легко отличим от его признака (штеко);

поймем, какое действие было длящимся во времени (хрюкотали, курдячит), а какое – однократным (будланула);

и даже увидим, при каком действии вообще не мыслим субъект (варкалось).

И обнаружим мы всё это по той причине, что каждое придуманное слово определенным образом оформлено и занимает конкретное место в том или ином предложении, вступая в те или иные отношения с другими такими же придуманными словами.

На чем основывается объединение слов внутри определенной части речи?

Таким образом, мы сейчас убедились, что части речи – это не просто некое понятие, введенное лингвистами, удобное для описания каких-то языковых явлений, а объективно существующая реальность, и даже выделили некоторые признаки этих частей речи, а именно: обратили внимание на общность семантики слов, относящихся к одной части речи, на те роли, которые они играют в составе предложения. ............