Об искусстве Матвеева Михаил В.А.
    За последние годы наши эстетические горизонты значительно расширились. Мы оценили по достоинству величие Рублева и Врубеля, перестаем подвергать сомнению ценность Родена, Трубецкого и Голубкиной. Недавно нам открылся своеобразный мир мексиканской пластики. Среди этих отрадных свидетельств нашего роста свое место занимает и переоценка творчества Александра Терентьевича Матвеева (1. А.Бассехес, А. Т. Матвеев, М., 1963; Е. Мурина, А. Т. Матвеев, М., 1964.).
    Несколько лет тому назад мы видели его выставку, прекрасную, редкостную по художественной высоте представленных на ней произведений. На этой выставке не было работ, про которые можно было бы сказать, что в них чувствуется усталость художника, что в них он слабее своих возможностей. Все было на очень высоком уровне мастерства.
    Признание пришло к Матвееву с опозданием, зато можно думать, что со временем оно будет еще крепнуть и возрастать. Вместе с признанием Матвеева в обиход скульпторов все более входит критерий, которым определяют характер его мастерства - пластичность. Действительно, в произведениях Матвеева ясно проявилось качество, которое составляет самую сущность скульптуры. Пластичность Матвеева соответствует тому, что мы называем поэтичностью Пушкина. В обоих случаях перед нами поэзия и скульптура почти в чистом виде.
    Но для того чтобы оценить значение искусства Матвеева, недостаточно одного понятия пластики. И так же недостаточно определение Матвеева, как "русского Майоля". Пожалуй, эта аналогия наводит на неверный след.
    Майоль, как известно, выступил после Родена, у которого форма, развиваясь преимущественно изнутри, взрыхляет поверхность статуй. В своем стремлении к прекрасной ясности и равновесию Майоль как бы надевает на скульптурное тело броню, но за ней менее ощутима его внутренняя энергия.
    Матвеев далек от обеих крайностей. В его скульптуре чувствуется и рост изнутри, и умеряющая его снаружи сила, и энергичный жест, и стремление к замкнутой цельности, и мощный объем, и линейный узор, и весомость материи, и верность передачи характера, и согревающая сила духа. Матвеев умел охватить и передать в скульптуре жизнь во всей совокупности взаимодействующих в ней сил.
    У Матвеева нет такой отточенности, сделанности, уравновешенности, как у французского мастера. Зато скульптурная форма дышит и живет, как могучая, набегающая на берег волна, и когда она захлестывает нас, мы забываем о стилистике и отдаемся ощущению нераздельного единства мысли, чувства, выражения, сосредоточенных в каждом кусочке камня или дерева, которых коснулась рука этого замечательного художника.
    Мы привыкли мысленно представлять себе творчество каждого художника в виде восходящей кривой. В этом известная параллель к статистике развивающегося производства, непременно рост до известного возраста, а потом с годами неизбежный спад. Между тем у каждого художника своя, часто очень причудливая кривая. Точнее в виде кривой нельзя выразить линии развития художника. Это будет насилие.
    Про Микеланджело в известной степени можно сказать, что все его творчество - это подступы к такому шедевру, как последняя "Пьет а Ронданини". В творчестве Матвеева исключительно выдающееся место занимает его надгробие В. ............