Лингвистические интерференции в феноменологии.
    Понимание редукции у Гуссерля двусмысленно. Он представляет ее то как "торможение" актов бытийного полагания, то как рефлексию над ними. Иногда эта двусмысленность проступает прямо в одном предложении: "...я, философски размышляя, не придаю более значимости естественной уверенности в бытии мира, свойственной опыту, не осуществляю полагания этого бытия, между тем, как оно все еще присутствует среди прочего и схватывается внимательным взглядом" [1.346]. "Не осуществлять" полагания бытия и "схватывать" его "внимательным взглядом" - это все-таки не одно и то же. Может быть Гуссерль хочет сказать, что само торможение бытийного полагания и осуществляется в рефлексии над ним? Но тогда следовало бы более точно раскрыть значение термина "торможение" ("неосуществление"). Скорее, следует говорить не о торможении самого тетического акта, а лишь о торможении его анонимного осуществления. Мир существует, но полагание его этого существования исходит от сознания. Нельзя терять из виду сознание и его конституирующую активность - здесь сосредоточен смысл редукции. Как только тетический акт становится анонимным (выпадает из поля рефлексии) тотчас эта интимнейшая связь сознания и мира, подсмотренная феноменологией, разрывается, мир "застывает" в своем псевдосамостоятельном бытии.
    Как редукция представлена в языке? Может ли феноменолог здесь испытать специфические, неизвестные ему ранее, затруднения? Гуссерль не ставил таких вопросов, так как считал всякую лингвистическую проблематику, связанную с вопросами языкового выражения смыслов сознания, вторичной по отношению к "безмолвному" опыту интендирования мира. Мы отвергаем эту позицию и принимаем тезис аналитической философии языка о лингвистической природе смысла: всякое мировое событие, которое может быть принято к обмысливанию в сознание, может быть принято посредством предложения языка, репрезентирующего это событие (ср. об этом [2. 27]). Если этот тезис верен, то поставленный вопрос о лингвистической репрезентации редукции уже не кажется праздным.
    Интенциональный анализ Гуссерля имеет свое "лингвистическое отражение" в семантическом анализе Фреге (см. подробнее об этом [3. 89-90]). Оба мыслителя, описывая событие познания, сосредотачивают свое внимание на специфическом "медиальном" элементе, имеющем трансцендентальную характеристику. Этот элемент и Гуссерль , и Фреге называют одинаково "смысл". Различие состоит в том, что у Гуссерля смысл - это смысл вещи (положения дел) в сознании, а у Фреге смысл - это смысл слова (предложения), обозначающего вещь (положение дел). Смысл индифферентен по отношению к решению вопроса о существовании мыслимого - у Гуссерля и по отношению к решению вопроса об истинности или ложности предложения - у Фреге. Нетрудно видеть, что редукция, экстраполированная на семантический проект Фреге должна выглядеть следующим образом: принятие во внимание самого смысла предложения без обсуждения вопроса о его логической валентности или, по крайней мере, с четкой рефлексией над актом утверждения истинности или ложности.
    Замечательное открытие, которое совершил Фреге, состоит в том, что акт, утверждающий положительную логическую валентность предложения не репрезентируется в естественном языке: "Признание истинности мысли мы выражаем в форме утвердительного предложения. ............