Сатира как репрессия: гендерные политики в бытовом фольклоре (На материалах восточнославянских сказок) Гендерная теория, впитавшая идеи постлакановского психоанализа, постструктурализма и теории власти М. Фуко, рассматривает отношение к женщине как концентрированное выражение политических микростратегий, репрезентирующих неявную систему существующих в обществе властных отношений, которые, оставаясь невидимыми, структурируют все сферы жизни и человеческого сознания.
    Представительницы феминистского направления гендерной теории утверждают, что патриархатное общество, основанное на асимметричном противопоставлении внутри жестко бинаризированной шкалы, оттесняет концепт Женского к полюсу негативной оценочности и символического отсутствия, а концепт Мужского наделяет функциями позитива, присутствия и Власти.
    Здесь Мужское не указывает на анатомическую принадлежность, а воплощает структуру, осуществляющую функции контроля и репрессии. Соответственно, концепт Женского в патриархатной модели относили к объектам, страдательным по определению, которые испытывают воздействие властных структур.
    Отсюда категория Женского может включать всех персонажей, отторгнутых от Власти (детей, стариков и т. д.), хотя женские персонажи в наибольшей степени репрезентируют эту ситуацию.
    В концепции современного постструктурализма отношение к Власти является ключевым при определении нормативных репрезентаций субъекта. Сатира, как известно, отличается от юмора тем, что представляет собой более острую, уничижительную критику социальных пороков с позиций определенного общественного идеала [1, с. 143]. Если речь идет о патриархатной модели мира с фиксированным распределением статусных функций, то можно предположить, что сатирическому осмеянию будут подвергаться те аспекты проявления субъективности, которые, с точки зрения традиционной социумной модели, нарушают уже сложившийся принцип распределения Власти. С этой позиции обладание Властью (как Благом) нормативно для мужских персонажей и принятие ситуации "лишения Власти" - для женских. Следовательно, попытки выхода персонажей за рамки очерченных роле-функций привлекают к себе внимание гендерной сатиры в плане восстановления их первоначального статуса путем включения механизма осмеяния, т. е. "общественной критики".
    Как же реализуются функции сатирического смеха в сказочной наррации? Или в более широком смысле - в архаическом сознании, сформировавшем архетипы фольклорных наррации?
    Философ А. Скрыпник [2] утверждает, что между категориями смеха и стыда существует тесная связь. Отсутствие системы судопроизводства, воспитания и надзора приводило к тому, что ирония и насмешка превращались в репрессивную санкцию, где механизм стыда, формирующий эмоцию вины, использовался в качестве рычага контроля.
    Если физическая расправа применяется обычно по отношению к тем, кто представляет опасность для выживания коллектива (индивида), то насмешки, смех - более изощренный способ лишения "социального лица" противника через определение его в терминах "дефектности", "недостаточности", "ненормативности".
    Польский исследователь Б. Дземидок [3] приводит широкий спектр примеров, подтверждающих нормативно-охранительный характер архаической сатиры. ............